В одной из предыдущих передач прозвучало письмо Альбины Сакс. Это редкий, выдающийся человек. Она известный биолог, прожила очень долгую жизнь, в молодости вращалась в высших московских кругах, среди её подруг была жена Молотова, участвовала в научных спорах того времени. Это были не споры, а битвы, вскоре перешедшие в побоища, генетику Кремль объявил буржуазной, то есть, западной, а значит порочной и опасной наукой, все школы научной биологии были разрушены до основания, настоящими советскими биологами приказано было считать шарлатанов, чьих выкладок научный мир не мог слышать без смеха или содрогания. Высшее политическое руководство в этой кампании было представлено Ждановым, после войны ему же был поручен разгром и литературы, он стал главным гонителем Анны Ахматовой. Я написал Альбине Сакс (кажется, сказал это и в передаче), что если она не оставит после себя воспоминаний, ей не будет прощения, советовал не думать о литературной стороне дела, не заботиться о связности и последовательности - писать как пишется. Она попробовала, и вот у меня есть несколько её коротких писем, первое написано во время её болезни. Читаю:
«Нарушила предписания и доползла до компьютера. Попробую следовать вашему совету. Помню, после очередной баталии, на которой нас, биологов, усердно клеймили, ко мне подошел А.А. Жданов. Перед этим, из его реплик по ходу дискуссии, мне показалось, что он понимает сущностный механизм эволюционный генетики, и я упрекнула его за то, что он позволил шельмовать нас в омерзительно грубой форме. Андрей весело рассмеялся и повторил свою ставшую притчей во языцах фразу: "Ах, Альбина, все можно доказать и опровергнуть, включая только что сказанное мной. Истина всегда иллюзорна". Это был его девиз или, как сейчас говорят, бренд, и он кичился своей беспринципностью. Он был умен, образован, но совершенно лишен моральных устоев и ограничений. Как-то сказал, что совесть придумана людьми для оправдания своей лени и слабости. С.А. Днепровский, служивший в морском комиссариате, рассказывал, что мариупольская пассия Андрея застрелилась, узнав, что любовник выдал чекистам ее работу в эсэровской мариупольской газетке. Глаза у него были скверные. Смотрел, как на уже приговоренного. Усы, как и Сталин, сдабривал дурно пахнувшим бриолином… Про себя скажу: в молодости и я трусила - за себя и за близких. Это теперь, после трех инфарктов, какие уж страхи! Притомилась, потащусь, пока не хватились, обратно. Всего доброго». Читаю следующее письмо Альбины Сакс: «Здравствуйте, Анатолий! Сталина видела один раз. Было это в последнюю перед войной новогоднюю ночь. Под утро в большой молодежной компании почему-то зашел разговор о выведении новых пород существ, и сестра полярного летчика Вика Ляпидевская рассказала, что ее брат, действуя на аквариумных рыбок электрическим током, вывел новый подвид скалярий. То ли жемчужный, то ли перламутровый. Я знала, что у летчика дома есть уникальный для тогдашней Москвы большой аквариум. Кто-то из компании усомнился. Разгоряченные выпитым, решили ехать к знаменитому летчику смотреть рыбок. Анатолий Васильевич встречал новый год в Колонном зале. Пошли за ним туда. Вика уговорила какого-то военного, и нас пропустили. Летчика нашли не сразу. Вот там, в каком-то камерном концертном зале, я и видела вождя. На маленькой сцене вертелись балерины в пачках, Сталин из ложи смотрел на сцену. Я прошла совсем рядом, и видела его хорошо. Был он очень некрасив. Бледное лицо нездорового человека. Обаяние? Обаяние, по рассказам, вероятно, было. Обаяние уверенного в себе властителя. Сложилось. Был он умен, много умнее всех в своей свите, трудолюбив и искушен в придворных интригах. Патологический параноик? Нет, не думаю. Интриги и сговоры вокруг трона были реальны. Знаю, что многие тогда хотели изменить, исправить правила, по которым жила страна. Очевидной и для меня его ошибкой было разрушение социального генотипического уклада русской деревни. Этого делать было нельзя. Колхозная проказа разъела страну. Без интеллигентов и капиталистов Россия могла выжить, без зажиточных "кулаков" – нет». Я был очень рад этому письму – письму от человека, для которого Сталин - не история, а часть её собственной жизни, она смотрит на него как его современница. Я написал ей: «Замечательно, Альбина! Компания подвыпивших студентов без пропусков проникает туда, где сам Сталин… Одна из студенток проходит совсем рядом с ним, и могла бы, стало быть, разрядить в него целую обойму, подобно Фани Каплан… На дворе – сорок первый год! Ваш текст хорош и в чисто литературном отношении. «На маленькой сцене вертелись балерины в пачках», - это фраза писателя. Валяйте дальше, и скажите домашним, что я велел им создать все условия для вашей работы». Слушайте ответ этой необыкновенной женщины:
«Стрелять в Сталина я никак не могла. Шубки мы сбросили в вестибюле, пистолет, будь он у меня, можно было спрятать разве что под юбкой, но это было бы замечено, и в ложе Сталина был его пес, о котором говорили разное. Смотрел на меня в упор, не успела бы нажать курок.
Если вспомнится ещё что-нибудь стоящее и связное, отпишу непременно, а сейчас пошлю вам стихотворение. Его написал мой друг математик Арнольд Ф. Мы с ним очень сотрудничали. Он в конце тридцатых работал в Донбассе шахтером. Человек очень насыщенной судьбы. Как-нибудь напишу вам о нем. Сейчас перезваниваемся, и он прочел мне это стихотворение по телефону, а я, кажется, запомнила». В стихотворении шестнадцать строф. И женщина таких лет запомнила его на слух, с одного прочтения по телефону! И автор, как вы поняли, не моложе. Такие были люди среди уцелевших в сталинское время. Первое четверостишие такое:
Повсюду гниль, повсюду тлен,
Все зыбко, все качается.
Который век встаем с колен,
А встать не получается. И последнее четверостишие:
Чья-то речь обещает рассвет
И бескрайние дали нам.
А над нами с кнутом силуэт
То ли Путина, то ли Сталина......


.....Пишет молодой человек, который провёл месяц в Китае, в Урумчи, учился там регулировке топливной аппаратуры китайских грузовиков. Читаю: «Мне китайцы как-то сразу пришлись по нраву. Правда, находился я только среди работяг из мастерских. Конечно, на меня глазели: иностранец все-таки, но относились ко мне, как к равному. Обедал в семье мастера, у которого учился. Обед – чашка лапши или риса с поджаркой из овощей и мяса и стакан зеленого чая. Комнатка пять на шесть метров, голый бетонный пол, угольная печурка, пара шкафчиков, обеденный столик, телевизор. И всё! И живет там этот человек с женой и трехлетним сыном, пашет по семь дней в неделю. А уж как работает... Я смотрел во все глаза. Скромность и достоинство – такими я увидел китайцев. Нет стремления «показать себя». Даже если человек более-менее состоятельный, он будет опрятно и практично одет, будет ездить на экономичном и удобном автомобиле. Никаких золотых перстней, серебряных цепей! Нет этого рвачества, стремления взять свое любой ценой. Со знакомыми посетил студенческий городок. Никто не сидел с пивом в обнимку, задрав ноги на лавочку. Парни гоняли мяч, девчонки на дорожках играли в теннис. Мне тоже предложили сыграть», - пишет автор. Бояться китайцев - это в России не мода, это – нечто худшее, это – фобия, душевная болезнь. Её всячески скрывает пропаганда: следит за собой. Кремль боится рассердить китайцев. В конце позапрошлого века философ и поэт Владимир Соловьёв написал стихотворение «Панмонголизм». В нём он предсказал захват России жёлтой расой (за грехи, понятно, - такой будет, мол, Божья кара). «И жёлтым детям на забаву даны клочки твоих знамён». Этот страх у него сочетается с восторгом, поскольку речь идёт о заслуженной Божьей каре. «Панмонголизм! Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно». А парень, чьё письмо я только что вам прочитал, - не философ и не поэт, простой спокойный человек, верит своим глазам, а не ушам, не таинственным голосам из глубины мозга. Он побывал в Китае, увидел обычных, трудолюбивых, благожелательных людей. Парни гоняют мяч, девушки порхают с ракетками. На обед – чашка риса или лапши и поджарка из овощей и толики мяса… Да, не поэт, слава Богу, не философ, не повторяет за Соловьёвым, что восточные народы, которых Господь пошлёт сожрать Россию, «как саранча, неисчислимы и ненасытны, как она».