"В каждой строчке только точки...”
Вскоре после Нового Года в Клубе повесили большой плакат с изображением какого-то деятеля культуры из соседней страны. То ли режиссера, то ли артиста, а может, даже и писателя. В любом случае, с его культурной деятельностью посетители Клуба были совсем незнакомы. Зато очень хорошо были осведомлены о его личных пристрастиях и даже знали, что он из "этих... ну, вы поняли...”.
Плакат повесили прямо у дверей, так что каждый посетитель при входе сразу его замечал. Порядок церемонии встречи с прекрасным был, примерно, такой: увидя портрет, член Клуба сначала крестился, потом смачно плевал на пол, затем подходил к портрету и возмущенно восклицал: "Вот гадость-то, какая! Смотреть противно!” Вскоре, у стены собралась большая толпа, и всё крестились, глазея на портрет. Некоторые даже пытались что-то пририсовать. Вероятно для того, чтобы смотреть было приятнее.
- Ну и зачем здесь это изобразили? - наконец громко спросил американец Фарм, обращаясь непосредственно к мэру. - У нас тут, теперь, что - клуб по интересам?
- Парламент приказал, - сквозь зубы процедил мэр. - Сказали, что этот... классик поздравил нашу страну с днем рож... тьфу, с Новым Годом! И пригласил их всех на творческий вечер. Вот парламентарии и велели, чтобы его портреты везде развешать.
Мэр чувствовал себя очень паршиво. Мало того, что пришлось повесить в Клубе нетрадиционного служителя муз, так ещё и приходилось объяснять, для чего это было нужно. А классик, тем временем, смотрел на мэра с портрета, протянув руки и как бы призывая: "Иди ко мне, мой сладенький! Дай, я тебя поцелую!" Мэр перекрестился и тоже сплюнул на пол.
- А что это мы должны слушать каких-то балаболов? - продолжал возмущаться Фарм. - Пусть у себя и вешают. Вот у нас в Америке...
- Цыц, ты! - прикрикнул на него мэр. - Не создавай революционную ситуацию. Здесь тебе не Америка. Там, таких, конечно, вешают. А у нас им - почет и уважение. И пример для подражания. А всё из-за этих парламентариев, будь они неладны! Развели тут... голубятню!
- Так он же из соседней страны приехал, - возразил Маурис, любуясь на портрет. -Его и ихний президент наградил. Вы же сами недавно говорили, что ихний президент всегда прав. Ещё и мультик новогодний показывали. С песнями под гармошку.
- А ты тут не встревай, извращенец - ответил вместо мэра Фарм. - В соседней стране настоящий бордель, как говорит наш американский президент. И теперь они посылают своих адептов по соседним странам, чтобы развращать молодую демократию...
- Ладно, не агитируйте тут, - ответил Маурис. - Без Америки разберемся. Итак уже весь пол заплевали. А убирать, как всегда, некому. Кстати, а кто-нибудь читал произведения этого мужика? Или смотрел?
- Какого мужика? - взвизгнул Фарм. - Это не мужик, это... - и Фарм обозвал классика нехорошим словом.
В этот момент в Клуб вошёл Патриарх. Нехорошее слово сразу привлекло его внимание и Патриарх направился прямиком к спорщикам.
- Я знаю, что именно проповедует эта гнида поносная, - заявил он и плюнул, в отличие от других, не на пол, а прямо на портрет. - Давно видел, ещё в молодости. А речь в его гнусных поделках идёт о самых гадких и отвратительных местах, которые только могут возникнуть на теле человека!
- О трупных пятнах, что-ли? - спросил Маурис.
- Тьфу, дурак! - выругался Патриарх. - Не о пятнах, а об органах, называемых в медицине сиськами и письками. Я сам видел.
- Я тоже их видел, - ответил Маурис. - Ну и что? Эка невидаль... Зачем так убиваться из-за этого?
- Зачем? Это же разврат, надругательство и оскорбление! Святотатство! - возопил Патриарх и по его морщинистым щекам потекли слёзы. Впрочем, трудно было сказать, что именно он оплакивал. Может быть, сердце ему сжала щемящая тоска по тем временам, когда сиськи и письки вызывали у него не праведное негодование, а неподдельный интерес.
- А что это вы тут рассматриваете? - поинтересовался Тринкеншнапс, только что зашедший в Клуб.
- Сам не видишь? - выкрикнул Патриарх, простирая руки к потолку. - Повесили тут этого развратника, устроили Содом и Гоморру... Ох, и постигнет же нас кара небесная за такое паскудство! Ох и уничтожит наш Клуб с последним боем часов! Испепелит и камня на камне не оставит!
- Сами вы все тут развратники, - ответил Тринкеншнапс. - Стадо овец...ой, нет, отара баранов! Вот вы кто! Ничего в высоком искусстве не смыслите! Да и в низком тоже. Дерьмо вы все!
- Да он просто пи...! - крикнул Фарм.
- Сами вы все пи...! - сказал Тринкеншнапс.
После этих слов, разумеется, началась драка. Все начали драться со всеми, стараясь угодить противникам по наиболее уязвимым местам. Толпа гудела что-то нечленораздельное и лишь изредка, можно было разобрать отдельные выкрики: "Сиськи! Письки! Дерьмо! Бараны! Пи..!” Любому было ясно, что дискуссия приобрела очень оживленный и познавательный характер.
Последним в драку ввязался помощник мэра Алексей Юльевич, опоздавший в Клуб по причине пробки. Которую долго не мог вытащить из бутылки. Не разбираясь особенно, в чём причина драки, он крикнул: "Да я таких книг напишу, хоть тыщу!" и начал с увлечением раздавать пинки налево и направо.
Хитрый мэр не стал ввязываться в свару, а, приняв сто грамм для... как обычно, сел в своё кресло, решив пока вздремнуть и хоть какое-то время не смотреть на мерзопакостный портрет.
Маурису чудом удалось выскользнуть из груды дерущихся тел, и он отполз на печную половину, где проходил бенефис писателя и поэта Бормотундры.
Когда-то Бормотундре пришлось бежать из города в старом пиджаке мэра и драных штанах. После этого Бормотундра уехал в Англию, и дела у него пошли в гору. Теперь он вернулся на историческую родину в шикарном английском костюме, лакированных штиблетах и с зонтиком в руках. В общем, выглядел как настоящий джентльмен. Внешне. Потому что манеры его ничуть не изменились.
Не успел Бормотундра появиться в Клубе, как к нему тут же подбежал некий тип, одетый в зеленый пиджачок и очки в большой красной оправе. Судя по всему, типчик был с претензией на экстравагантность.
- Так Вы - поэт? - радостно спросил тип, беря Бормотундру под локоть. - Я тоже, в некотором роде. Поэт, прозаик, эстет и критик в одном флаконе. Позвольте представиться. Моя фамилия - Мушкин. Почти как Пушкин.
- А я - Бормотундра. Почти как Некрасов.
- Это почему? - недоуменно поднял брови Мушкин.
- Потому что пишу о нелегкой женской доле.
- Как интересно! - восхитился Мушкин. - А можете что-нибудь изобразить? Прямо сейчас?
- Я именно для этого сюда и пришёл, - важно ответил Бормотундра. - Вот, слушайте. - И он начал декламировать нараспев и слегка завывая:
Леди плачет, из глаз течет
Слеза горькая, сердце неволя.
Сексошоп закрыт на учет,
Тяжела ты, женская доля.
Не купить ей себе дилдО,
Не ласкать ей себя в уборной,
Я помочь ей ничем не смог,
Потому что я тоже гордый.
- Чушь какая-то, - объективно оценил произведение Мушкин, в котором сразу проснулся критик. - У вас там в Англии что, один сексошоп на весь Лондон?
- Много ты понимаешь, хам, - сразу перешел в наступление Бормотундра. - Это я образно выражаюсь. Ты, вообще, соображаешь, что такое образ? Или в этом захолустье таких слов даже не знают?
- Ещё не такие слова знают, - гордо ответил Мушкин. - Мы даже про однополую любовь слыхали. Вы, кстати, как относитесь к однополой любви? Положительно?
- Чего-о-о?!
- Я из Ваших стихов это понял, - заговорщицки подмигнул Мушкин. - А клубы Вы посещаете такие..?
- Какие?
- Ну, такие... Где баб нет...
- Я тебе покажу клубы, - взъярился Бормотундра. - Я тебе покажу баб! Я тебе покажу... Имел я тебя... Короче, пошел ты на...
- Сам иди туда! - огрызнулся Мушкин. - Сейчас вышибал позову. Пусть тебя отсюда выкинут. Я тебя сам имел! Потому что ты - пи..!
- Сам ты - пи...!
После этих слов, разумеется, началась драка. Служитель муз и эстетствующий ценитель прекрасного сцепились не на шутку и принялись наносить друг другу весьма чувствительные удары. Из криков драчунов можно было разобрать только маленькие фразы, наделенные большим художественным содержанием: "Пи...! Сам - пи..! Имел я тебя! Нет, я тебя! Иди на... Сам иди на..!" Маурис сначала пробовал их разнять, но вовремя понял, что третий там будет только лишним.
Вскоре в Клуб вошел писатель-новеллист Леопольд, и не обратив внимания на портрет классика, прямиком направился на печную половину. Вид у него был весьма решительный. Сегодня он должен был отомстить за все унижения и оскорбления, которым ежедневно подвергал его помощник мэра Алексей Юльевич Бобиков.
Алексей Юльевич отчего-то сразу невзлюбил Леопольда. Впрочем, на то были причины. Леопольд вечно что-то изобретал и все его изобретения выходили Алексею Юльевичу боком. Так, на Новый Год, благодаря вселенскому крайзису, клубникам не удалось накрыть праздничный стол. Кушать было почти нечего, и тогда Леопольд предложил налепить пельменей. А за неимением кастрюли, сварить их прямо в самоваре. Так и сделали. Сварили и забыли. Зато, когда Бобиков решил налить себе чаю, вместо чистой воды ему в кружку вылилась какая-то вонючая жирная субстанция. Алексей Юльевич обозвал Леопольда нехорошими словами, вышвырнул в окно остатки пельменей и велел больше не подходить к самовару.
Но на этом его злоключения не кончились. Через несколько дней Леопольд принес в Клуб пирамидку-головоломку. Типа, кто соберет - тот самый умный в Клубе. Конкурс такой решил провести. Бобиков сразу схватился за пирамидку и начал собирать, однако и здесь его ожидало разочарование. Пирамидку смогли собрать все, даже Лола и блондинка Кэт, и только у Алексея Юльевича ничего не вышло. С горя он изломал пирамидку и опять обозвал Леопольда нехорошими словами. А заодно запретил в Клубе головоломки.
И вот сегодня, Леопольд решил отомстить. Он решил, что хватит писать рассказы на бытовые темы, а надо заняться острой сатирой. И начать с помощника мэра.
- Внимание, дамы и господа! - провозгласил Леопольд. - Сейчас я вам прочитаю одну вещь. Такую, что вы все попадаете на пол. Касается помощника мэра, между прочим.
- Вещь? - заинтересовалась Мадам Ха-Ха. - Ну-ка, ну-ка...
Мадам Ха-Ха некоторое время назад вернулась из деревни и устроилась в помощницы к вице-мэру. После этого она направилась в особняк Алексея Юльевича и стала наводить там порядок. Прежде всего, она выкинула из особняка Мурку и Жульку, а затем, опять начала изводить своего гражданского супруга правилами грамматики, разом перечеркнув его мечты о домашнею уюте, блондинках и пирожках с повидлом. Алексей Юльевич скрипел зубами, но поделать ничего не мог: за лето, проведенное в деревне на сенокосе, мадам Ха-Ха физически окрепла настолько, что теперь с ней страшно было драться. Поэтому Бобиков и не дрался, а только молча исправлял ошибки в текстах, которые поручала ему писать его драгоценная половина.
- Так что за вещь? - повторила мадам Ха-Ха.
- Вот, слушайте.
И Леопольд прочитал собравшимся своё первое сатирическое творение. Оно казалось ему настолько острым, что, по его мнению, Бобиков должен был тут же убежать из Клуба и никогда больше в нём не показываться. Сегодня, по крайней мере. Каково же было его удивление, когда, закончив чтение, он увидел, что Алексей Юльевич широко зевает, а мадам Ха-Ха так и вовсе уснула.
- И это всё? - насмешливо спросил Бобиков. - Это есть злободневное сатирическое произведение? Вот от этой гениальной вещи мы должны упасть на пол? Ну, если только во сне, - добавил он, видя, что спящая мадам Ха-Ха вот-вот свалится со стула.
- А... что? - растерялся Леопольд. - Неужели не проняло?
- Не-а, - подтвердил Маурис, сидевший тут же, в первом ряду.
- А тебя вообще не спрашивают, - сказал ему Леопольд. - Сам-то ты кто? Жалкий подражатель. Да кем ты себя тут возомнил? Думаешь, вышибалой стал и тебе всё позволено? Критиковать писателей позволено? Да я таких как ты...
В это время, вконец уснувшая мадам Ха-Ха, всё-таки свалилась со стула со страшным грохотом. Алексей Юльевич бросился её поднимать и был награжён несколькими, весьма нехорошими словами, которые он тут же ей и повторил. Про Леопольда счастливая пара и вовсе забыла.
- Ну вот и проняло, - съехидничал Маурис. - Стоило так стараться?
- Ничего вы не понимаете в сатире, - обиженно произнес Леопольд. - Не доросли ещё. Не цените вы писателей. То ли дело, в настоящих литературных клубах... Эх! Ничего, - прибавил он уже тише, - придет и на мою улицу праздник. Отомщу же я вам. Всем. Вы ещё узнаете Леопольда!
|
112
2525
3
)
