Глава четвертая
“Артистка Кэт”
- Что ? - спросил Маурис, тупо таращась в голубые глаза.
- Кто Вы ? - повторила красотка.
- Так я, это... директор тутошний, - глупо заулыбался Маурис. - Руководю, тут, значит...
- Ой, надо же - директор, - захихикала красотка. - А чего Вы на меня свалились? Я Вам нравлюсь?
- А-а, простите! - воскликнул Маурис. - Кошки проклятые, знаете ли! Черт бы их всех взял! Сейчас я уберусь.
Маурис начал подниматься на ноги, делая при этом вид, что ему надо на что-то опереться руками. Сначала, он положил руки на колени красотки, потом дошел до бедер и так, все выше и выше. Неизвестно, до какого места дошел бы Маурис, если бы, сидевший рядом с красоткой, Тринкеншнапс не схватил его за шиворот и рывком не поставил на ноги.
Маурис злобно поглядел на Тринкеншнапса, но ничего не сказал. Спорить с Тринкеншнапсом было бесполезно - тот слишком много всего знал, и его словарный запас был несравнимо больше, чем у Мауриса. К примеру, Тринкеншнапс, единственный во всей деревне мог произнести без запинки название партии: “ТБГЗЛŅR/ДНЪ-ЫSW,UНЛ(б). И не только произнести, а еще и расшифровать. Поэтому, Маурису осталось, только, улыбнуться красотке и сесть за свой стол.
На самом деле, красотку звали - артистка Кэт. По своему социальному статусу, она была - англичанкой, а по происхождению - блондинкой, почти некрашеной. Какими же путями англичанка Кэт оказалась в этой, Богом забытой деревне?
В юности, с трудом окончив школу, Кэт подалась в театр. Кто-то ей сказал, что блондинки добиваются больших успехов на сцене. Но из театра ее вскоре выгнали, за полным отсутствием актерских способностей и памяти. Девушка килограммами ела рыбий жир, но ничего не помогало. Кэт не могла запомнить ни одной роли. Когда надо было сказать: “я тебя люблю”, Кэт, вдруг, начинала верещать: “отдай мои деньги, мерзавец!”. И наоборот: когда надо было изобразить гнев, Кэт накидывалась на партнера с поцелуями. Несколько спектаклей были сорваны, и Кэт очутилась на улице. Однако, по-прежнему представлялась всем, как артистка.
Потом Кэт работала учительницей в школе и в это же время успела выскочить замуж и родить детей. Работу она вскоре бросила и стала сидеть дома. Через несколько лет сытой и комфортной жизни в загнивающем обществе, Кэт, вдруг, захотела экзотики. Ей до смерти надоел сытый капиталистический мир, дорогие наряды, машины, а главное - ей надоели овсянка и яичница с беконом. И артистка Кэт приняла решение - поехать в какую-нибудь другую страну и пожить там. Местом своего паломничества, Кэт выбрала самую бедную страну в Евролиге. Ибо, хоть она и была блондинкой, все же у нее достало ума не искать экзотики где-нибудь в Чили или Палестине.
И вот, в один прекрасный день, провожаемая плачем детей и последним ласковым напутствием мужа : “запомни, растяпа - у них там ПРАВОСТОРОНЕЕ движение!”, Кэт поднялась на борт самолета, который увез ее в другую страну в почти столичный город.
В почти столичном городе артистка Кэт долгое время обитала у Дельфиновых, а также, в других злачных местах, и даже посещала знаменитый Клуб. У Дельфиновых она стала очень популярной - еще бы, из самой Англии. Многие дамы стали копировать ее прическу, манеры, акцент, наряды. Иногда было трудно отличить, где настоящая Кэт, а где - ее подражательница. Наверное, поэтому, почти столичная жизнь ей наскучила. В сущности, все было почти как дома, за исключением овсянки. Кэт захотела еще большей экзотики и решила поехать в деревню. Однажды она прочла в газете, что в одной деревне открылся новый клуб “Берлога”. И Кэт, недолго думая, собралась и поехала в деревню, в глушь.
Оказавшись в деревне, артистка Кэт сразу записалась в клуб. Она внимательно слушала все дискуссии, хотя, все равно, забывала все услышанное. И все, что говорили мужчины, ей нравилось, а все, что говорили женщины, она считала глупым и неинтересным. Особенно, ей нравилось все, что говорил Тринкеншнапс. Во время его речей, Кэт с восторгом смотрела на него и жевала шоколадку, чтобы понять смысл Мусиных слов. Как-то раз, Акбарсик сказал Кэт, что шоколад прибавляет ума. О том, что шоколад прибавляет еще и сантиметры на талии, подлец Акбарсик умолчал. И, так как Тринкеншнапс говорил много и почти без остановки, Кэт приходилось за вечер съедать несколько килограммов этого лакомства. Весь пол в клубе был усеян шоколадными обертками. У Мауриса язык не поворачивался сказать артистке Кэт, чтобы она убирала за собой это свинство. Поэтому убирать приходилось Ангелине. Когда Ангелина начинала ворчать: “мол, развели тут грязь, а почему я убирать должна?”, Маурис вполне резонно ей отвечал: “так, Вы, ведь, и не блондинка”.
Кроме любви к шоколаду, Кэт обожала изображать из себя заботливую жену и мать. Она целыми днями слала домой SMS-ки мужу и детям, типа: “а вы уроки сделали?”, “а ты обед сготовил?”, “а ты белье постирал?”, на что любящий муж каждый день присылал ей один и тот же ответ, исполненный неподдельной страсти: “да иди ты...” По ночам Кэт оккупировала клубный компьютер и до утра зависала в интернете, названивая многочисленным подругам и родственникам. Маурис ничего против этого не имел, так как интернет оплачивал артисткин муж. К слову сказать, далекий английский муж очень нравился Маурису, который платил за интернет и больше ничем не докучал, в отличие от Тринкеншнапса, который ни за что не платил, много трепал языком и постоянно ошивался возле Кэт, норовя ущипнуть ее за самые разные части тела. То есть, по мнению Мауриса, вел себя крайне непристойно и омерзительно.
Артистка Кэт обожала вести беседы со всеми мужчинами. Но, часто бывало так, что после долгого ночного разговора, Кэт не могла вспомнить, как зовут ее собеседника. Ее коронным номером было широко открыть огромные голубые глазки и, хлопая ресницами, наивно спросить: “Ой, а Вы кто?” После этого, любой мужик был готов отдать ей руку, сердце, а некоторые, даже и немного денег, чем Кэт охотно пользовалась.
Сейчас артистка Кэт внимательно слушала жаркий спор, разгоревшийся между Тринкеншнапсом и дедом Пихтотой.
Никто не знал, откуда в деревне появился дед Пихтото. Версии выдвигались самые разнообразные, а артистка Кэт выдвинула целых две версии. “Или из Федеративной Республики Армения, или из Соединенных Штатов Ватикана”, - заявила она. Впрочем, если бы ее попросили показать на карте, где находятся эти страны, Кэт бы очень озадачилась. Она, лишь, знала, что эти шесть стран находятся на территории бывшего Китая.
Маурис тоже прислушался к спорившим. Спор шел о политике. Надо заметить, что Маурис не любил разговоры о политике, потому что ничего в ней не понимал. Газет он почти не читал, а по телевизору, кроме футбола, смотрел только хоккей. Поэтому, когда в клубе разгорались дискуссии о политике, Маурис зевал и становился очень похож на свой портрет, висевший на стене.
Как-то раз, Маурису пришла в голову сверхгениальная мысль. Он решил, что нельзя лишать народ права любоваться наружностью своего директора, когда его нет на месте. Из скромности, он повесил портреты еще некоторых членов клуба, и над ними сделали надпись: “Наши передовики”. Раньше, Маурису никогда не удавалось выбиться в лучшие. На заводике, где он работал, начальство его ругало и все время грозилось уволить. Однажды, босс сказал ему, чтобы он приготовился - завтра придет фотограф. Мауриса и вправду сфотографировали, и через несколько дней повесили его портрет рядом с двумя алкашами под надписью..: “Они позорят наш коллектив”.
В “Берлоге” портреты делала Ангелина. Маурис долго позировал и безуспешно пытался придать своему лицу умный и строгий вид. Но это ему плохо удалось, так как подобное выражение было ему вообще не свойственно. На фото он вышел какой-то сонный. Но Маурис не растерялся, и, как всегда, обвинил во всем фотографа. Наорать на Ангелину он побоялся, зато тайком оттаскал за хвост одну из ее любимых кошек.
Спор в “Берлоге” разгорался все громче, и грозил перерости в драку. Пихтото и Тринкеншнапс уже стояли в боевой стойке, а женщины бегали вокруг и подзуживали: “Ну, Пихтота, врежь Муське, как следоваит!”, “Пихтото ничего не понимает, а Тринкеншнапс - самый умный”, “Да, хоть, все тут друг друга перебейте - мне наплевать!”
Маурис решил, что пора вмешаться.
- О чем шумим? - спросил он. - Что, опять, не поделили?
Впрочем, Маурис и так знал, ЧТО не могут поделить спорщики. Они вечно ругались из-за соседней страны. Тринкеншнапс утверждал, что хуже той страны ничего и быть не может, а Пихтото, напротив, говорил, что та страна - самая лучшая. При этом, оба в соседней стране ни разу не были. Пихтото вообще с трудом представлял, где та страна находится и знал о ней, лишь то, что там медведи по улицам ходят. У него были очень устаревшие сведения. Медведи в той стране по улицам уже не ходили, а ездили на дорогих иномарках. А ходили по улицам, только, гастарбайтеры и интуристы.
- Сколько можно орать из-за этого? - продолжал Маурис. - Спать не даете!
- А для чего нужен клуб, по-Вашему? - спросил дед Пихтото. - Чтобы решать самые насущные вопросы.
- А насущный вопрос у нас только один, - добавил Тринкеншнапс. - Как плохо в той стране. Больше нас ничего не волнует.
- Мы все скоро в той стране окажемся, - сказала Лола. - Ох, и жизнь настанет! Как в сказке. Все мои дураки назад вернутся.
- Нашла чему радоваться, - ответил Тринкеншнапс. - Совсем из ума выжила.
- И новые добавятся... - мечтательно протянула Лола.
- А что бы Вы посоветовали? - спросила артистка Кэт у директора. - А то все только критикуете...
- Что бы я посоветовал? - задумался Маурис. - А вот что! Чем попусту тут орать и терять время, поезжайте в следующий раз не в Париж, а в соседнюю страну. Там на месте и разберетесь и нам отчет предоставите. Поняли?
Спорщики ошарашенно уставились на Мауриса, видимо удивленные тем, что такая простая и умная мысль не пришла им в головы. Довольный произведенным эффектом, Маурис гордо улыбнулся, сел за свой стол и вновь уснул.
112
2525
3
